Неточные совпадения
Сверху
черная, безграничная бездна, прорезываемая
молниями; кругом воздух, наполненный крутящимися атомами пыли, — все это представляло неизобразимый хаос, на грозном фоне которого выступал не менее грозный силуэт пожара.
Но сквозь дождь и гром ко крыльцу станции подкатил кто-то,
молния осветила в окне мокрую голову
черной лошади; дверь распахнулась, и, отряхиваясь, точно петух, на пороге встал человек в клеенчатом плаще, сдувая с густых, светлых усов капли дождя.
Летний дождь шумно плескал в стекла окон, трещал и бухал гром, сверкали
молнии, освещая стеклянную пыль дождя; в пыли подпрыгивала
черная крыша с двумя гончарными трубами, — трубы были похожи на воздетые к небу руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал, за спиною Самгина у кого-то урчало в животе, сосед с левой руки после каждого удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем...
Черные тучи, проносившиеся над картиной, казались еще
чернее, по ним бороздили
молнии; весла опять дружно разгребали серебряную влагу.
Черная туча совсем надвинулась, и стали видны уже не зарницы, а
молнии, освещавшие весь двор и разрушающийся дом с отломанными крыльцами, и гром послышался уже над головой. Все птицы притихли, но зато зашелестили листья, и ветер добежал до крыльца, на котором сидел Нехлюдов, шевеля его волосами. Долетела одна капля, другая, забарабанило по лопухам, железу крыши, и ярко вспыхнул весь воздух; всё затихло, и не успел Нехлюдов сосчитать три, как страшно треснуло что-то над самой головой и раскатилось по небу.
Когда же пойдут горами по небу синие тучи,
черный лес шатается до корня, дубы трещат и
молния, изламываясь между туч, разом осветит целый мир — страшен тогда Днепр!
Писемский сравнивает счет капель Живиным со счетом пуль в опере егерем Каспаром, выливающим их посредством волшебства: по мере того, как Каспар считает пули, появляются совы,
черные вепри, раздается гром, сверкает
молния, и при счете «семь» низвергаются скалы.], всякий раз, как капля сахару падала.
Отъехали мы верст десять — и вдруг гроза. Ветер; снег откуда-то взялся; небо
черное, воздух
черный и
молнии, совсем не такие, как у нас, а толстые-претолстые. Мы к проводникам:"Долго ли, мол, этак будет?" — не понимают. А сами между тем по-своему что-то лопочут да посвистывают.
Сердце всё больше и больше ныло у бедного мальчика; а на
черном горизонте чаще и чаще вспыхивала
молния, и бомбы чаще и чаще свистели и лопались около него. Николаев глубоко вздохнул и вдруг начал говорить каким-то, как показалось Володе, гробовым голосом.
На 1-м и 2-м бастионе вспыхивали по земле
молнии; взрывы потрясали воздух и освещали вокруг себя какие-то
черные странные предметы и камни, взлетавшие на воздух.
Июнь переваливает за вторую половину. Лагерная жизнь начинает становиться тяжелой для юнкеров. Стоят неподвижные, удручающе жаркие дни. По ночам непрестанные зарницы молчаливыми голубыми
молниями бегают по
черным небесам над Ходынским полем. Нет покоя ни днем, ни ночью от тоскливой истомы. Души и тела жаждут грозы с проливным дождем.
Внутри этой крутящейся
черной массы засверкали
молнии.
С самого обеда две, тучи, одна другой
чернее, сошлись посередине неба и долго стояли на одном месте, перебрасываясь огнями
молний и потрясая воздух громовыми ударами.
Дождь почему-то долго не начинался. Егорушка в надежде, что туча, быть может, уходит мимо, выглянул из рогожи. Было страшно темно. Егорушка не увидел ни Пантелея, ни тюка, ни себя; покосился он туда, где была недавно луна, но там
чернела такая же тьма, как и на возу. А
молнии в потемках казались белее и ослепительнее, так что глазам было больно.
Чернота на небе раскрыла рот и дыхнула белым огнем; тотчас же опять загремел гром; едва он умолк, как
молния блеснула так широко, что Егорушка сквозь щели рогожи увидел вдруг всю большую дорогу до самой дали, всех подводчиков и даже Кирюхину жилетку.
Черные лохмотья слева уже поднимались кверху, и одно из них, грубое, неуклюжее, похожее на лапу с пальцами, тянулось к луне. Егорушка решил закрыть крепко глаза, не обращать внимания и ждать, когда все кончится.
Между далью и правым горизонтом мигнула
молния, и так ярко, что осветила часть степи и место, где ясное небо граничило с чернотой. Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной массой; на ее краю висели большие
черные лохмотья; точно такие же лохмотья, давя друг друга, громоздились на правом и на левом горизонте. Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то пьяное, озорническое выражение. Явственно и не глухо проворчал гром. Егорушка перекрестился и стал быстро надевать пальто.
С полминуты продолжалась эта грозная тишина, и вдруг ослепительная
молния, прорезав
черные тучи, рассыпалась почти над головами наших путешественников.
В самом деле, впереди все небо подернулось
черными тучами, изредка сверкала
молния, и хотя отдаленный гром едва был слышен, но листья шевелились на деревьях и воздух становился час от часу душнее.
При первом взгляде на его вздернутый кверху нос,
черные густые усы и живые, исполненные ума и веселости глаза Рославлев узнал в нем, несмотря на странный полуказачий и полукрестьянской наряд, старинного своего знакомца, который в мирное время — певец любви, вина и славы — обворожал друзей своей любезностию и добродушием; а в военное, как ангел-истребитель, являлся с своими крылатыми полками, как
молния, губил и исчезал среди врагов, изумленных его отвагою; но и посреди беспрерывных тревог войны, подобно древнему скальду, он не оставлял своей златострунной цевницы...
Чтобы ускорить переезд, поднялись вверх только с полверсты, опять сели в весла и, перекрестившись, пустились на перебой поперек реки; но лишь только мы добрались до середины, как туча с неимоверной скоростью обхватила весь горизонт, почерневшее небо еще
чернее отразилось в воде, стало темно, и страшная гроза разразилась
молнией, громом и внезапной неистовой бурей.
Зевали
молнии, нагоняя одна другую, ветвясь дрожаще и тонко; ломаясь коленами — вверх и вниз, поспешая, катался гром, грохотал по лестнице, всю
черную высь заполнил ревом.
Во всех трех окнах ярко блеснула
молния, и вслед за этим раздался оглушительный, раскатистый удар грома, сначала глухой, а потом грохочущий и с треском, и такой сильный, что зазвенели в окнах стекла. Лаевский встал, подошел к окну и припал лбом к стеклу. На дворе была сильная, красивая гроза. На горизонте
молнии белыми лентами непрерывно бросались из туч в море и освещали на далекое пространство высокие
черные волны. И справа, и слева, и, вероятно, также над домом сверкали
молнии.
А погода действительно разыгралась во всю свою финскую мочь; все небо заволокло
черною, свинцовою тучею; удары грома катились быстрее и непосредственнее вслед за скользившими зигзагами
молнии.
Между тем горбатый нищий молча приблизился и устремил яркие
черные глаза на великодушного господина; этот взор был остановившаяся
молния, и человек, подверженный его таинственному влиянию, должен был содрогнуться и не мог отвечать ему тем же, как будто свинцовая печать тяготела на его веках; если магнетизм существует, то взгляд нищего был сильнейший магнетизм.
Съехались извозчики, усадили пьяных и повезли; впереди, стоя, ехал друг человеческий и что-то кричал в кулак, как в рупор. Дождь прекратился, но небо было грозно
чёрное, каким никогда не бывает наяву; над огромным корпусом караван-сарая сверкали
молнии, разрывая во тьме огненные щели, и стало очень страшно, когда копыта лошадей гулко застучали по деревянному мосту через канал Бетанкура, — Артамонов ждал, что мост провалится и все погибнут в неподвижно застывшей,
чёрной, как смола, воде.
Впрочем, еще раз она появилась. В руках у нее был сверток — два фунта масла и два десятка яиц. И после страшного боя я ни масла, ни яиц не взял. И очень этим гордился, вследствие юности. Но впоследствии, когда мне приходилось голодать в революционные годы, не раз вспоминал лампу-«
молнию»,
черные глаза и золотой кусок масла с вдавлинами от пальцев, с проступившей на нем росой.
Мы долго блуждали по петербургской слякоти. Была осень. Дул сильный ветер с моря. Поднималась кода. Мы побывали на Дворцовой набережной. Разъяренная река пенилась и охлестывала волнами гранитные парапеты набережной. Из
черной пропасти, в которой исчезал другой берег, иногда блестела
молния, и спустя четверть минуты раздавался тяжелый удар: в крепости палили из пушек. Вода прибывала.
Глаза же у царя были темны, как самый темный агат, как небо в безлунную летнюю ночь, а ресницы, разверзавшиеся стрелами вверх и вниз, походили на
черные лучи вокруг
черных звезд. И не было человека во вселенной, который мог бы выдержать взгляд Соломона, не потупив своих глаз. И
молнии гнева в очах царя повергали людей на землю.
Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты, похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у подножия Ливийских гор, — аметисты, обладавшие чудесной способностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опьянения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу, которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов, отводит царский гнев и благоприятствует при укрощении и продаже лошадей; и кошачий глаз — оберегающий имущество, разум и здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская вода у берега, вериллий — средство от бельма и проказы, добрый спутник странников; и разноцветный агат — носящий его не боится козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время землетрясения; и нефрит, почечный камень, отстраняющий удары
молнии; и яблочно-зеленый, мутно-прозрачный онихий — сторож хозяина от огня и сумасшествия; и яснис, заставляющий дрожать зверей; и
черный ласточкин камень, дающий красноречие; и уважаемый беременными женщинами орлиный камень, который орлы кладут в свои гнезда, когда приходит пора вылупляться их птенцам; и заберзат из Офира, сияющий, как маленькие солнца; и желто-золотистый хрисолит — друг торговцев и воров; и сардоникс, любимый царями и царицами; и малиновый лигирий: его находят, как известно, в желудке рыси, зрение которой так остро, что она видит сквозь стены, — поэтому и носящие лигирий отличаются зоркостью глаз, — кроме того, он останавливает кровотечение из носу и заживляет всякие раны, исключая ран, нанесенных камнем и железом.
— Посмотрите, сосны точно прислушиваются к чему-то. Там среди них тихо-тихо. Мне иногда кажется, что лучше всего жить вот так — в тишине. Но хорошо и в грозу… ах, как хорошо! Небо
чёрное,
молнии злые, ветер воет… в это время выйти в поле, стоять там и петь — громко петь, или бежать под дождём, против ветра. И зимой. Вы знаете, однажды во вьюгу я заблудилась и чуть не замёрзла.
Я слушал шум ветра, стук и хлопанье дождя, глядел, как при каждой вспышке
молнии церковь, вблизи построенная над озером, то вдруг являлась
черною на белом фоне, то белою на
черном, то опять поглощалась мраком…
— Барин, что же это, господи… Погибнем, царица небесная…
Молния…
черная… господи, господи…
Висят над деревней тучные облака, пробегает вдоль улицы суетливый ветер, взмётывая пыль, где-то над лесами гулко гудит гром, и
чёрная ночь лениво вздрагивает в синих отблесках далёких
молний.
Чёрное небо то и дело рвали огненные стрелы
молнии, и гром гудел над быстро летевшим поездом. Шум колёс на стыках рельс и лязг сцеплений пропадали в рёве грома, а неуловимо быстрые
молнии, мелькая мимо окон, слепили глаза.
—
Сказал крестясь старик седой, —
Смотри-ка,
молния вдали
Так и доходит до земли,
И белый месяц, как монах,
Завернут в
черных облаках...
В бледном свете
молнии кажется, что ее
черные шелка светятся. В темных волосах зажглась корона. Она внезапно обнимает его… Из дальних кварталов, с дальних площадей и улиц несется возрастающий вой прибывающей толпы. Кажется, сама грозовая ночь захлебнулась этим воем, этим свистом бури, всхлипываньем волн, бьющих в берег, в дрожащем, матовом, пресыщенном грозою блеске.
Из-за церкви и графской рощи надвигалась громадная
черная туча, и на ней вспыхивали бледные
молнии.
Так, вероятно, в далекие, глухие времена, когда были пророки, когда меньше было мыслей и слов и молод был сам грозный закон, за смерть платящий смертью, и звери дружили с человеком, и
молния протягивала ему руку — так в те далекие и странные времена становился доступен смертям преступивший: его жалила пчела, и бодал остророгий бык, и камень ждал часа падения своего, чтобы раздробить непокрытую голову; и болезнь терзала его на виду у людей, как шакал терзает падаль; и все стрелы, ломая свой полет, искали
черного сердца и опущенных глаз; и реки меняли свое течение, подмывая песок у ног его, и сам владыка-океан бросал на землю свои косматые валы и ревом своим гнал его в пустыню.
На запятнанной стене висела одна и та же картина, изображавшая двух голых женщин на берегу моря, и только их розовые тела становились все пестрее от мушиных следов да увеличивалась
черная копоть над тем местом, где зимою чуть ли не весь день горела керосиновая лампа — «
молния».
Молнией сверкнули
черные очи Манефы…
Вспоминались ей то минуты светлой радости, что быстролетной
молнией мелькнули на ее житейском поприще, то длинный ряд
черных годов страдальческой жизни.
Как
молния — бурную тьму ночи, постижение «тайны земной» только в редкие мгновения пронизывает душу Достоевского. Сверкнув, тайна исчезает, мрак кругом еще
чернее, ни отсвета нигде, и только горит в душе бесконечная тоска по исчезнувшему свету.
Славный малый! Но зато, когда она сказалась здоровой и пожаловала на сцену, он опять послал ее к «самому
черному» чёрту, и опять по лицу его забегали
молнии.
Резко блеснула
молния. Как пушечный залп, прокатился гром. Дождь хлынул. Он шуршал по соломенной крыше, журчащими ручьями сбегал на землю. Из
черного леса широко потянуло свежею, сырою прохладою.
А, плохо? (Живо.) Постой, вот из «Короля Лира»… Понимаешь,
черное небо, дождь, гром — ррр!..
молния — жжж!.. полосует всё небо, а тут...
Народу в трактире было немного. За средним столом, под лампой-молнией, три парня-штукатура пили чай и водку, у окна сидела за пивом пожилая, крупная женщина с
черными бровями. Александра Михайловна пробралась в угол и спросила водки.
По небу
молнией проносились невиданно громадные
черные птицы, и путник с трудом соображал, что это — увивающиеся вокруг его головы мухи.
Направо далеко видна степь, над нею тихо горят звезды — и все таинственно, бесконечно далеко, точно смотришь в глубокую пропасть; а налево над степью навалились одна на другую тяжелые грозовые тучи,
черные, как сажа; края их освещены луной, и кажется, что там горы с белым снегом на вершинах, темные леса, море; вспыхивает
молния, доносится тихий гром, и кажется, что в горах идет сражение…
Черные тучи с моря идут,
Хотят прикрыть четыре солнца,
И в них трепещут синие
молнии.
— Где она?.. Спроси-ка лучше, где
молния, когда она уж блеснула. Я видел только огненный взгляд ее
черных, итальянских очей, и… боюсь… не было б грозы. Так скоро забыть страшную заповедь отца!.. Долго ль до беды?.. Одиночество… прекрасный молодой человек, в таком близком соседстве… девическое сердце… Ох, ох, синьора Анастасия, боюсь за тебя! Нет, боялся бы, хотел я сказать, если бы не уверен был в моем молодом друге.